Клеопатра. Вы слыхали, дорогие подруги: нас отпускают.
Вероника. Да, это ужасно!
— Нет, скажите лучше: прогоняют! Это возмутительно: похитить ни в чем не повинных женщин, взбудоражить среди ночи весь дом, перевернуть всю мебель, разбудить детей, а теперь извольте: мы им не нужны!
— А наши бедные мужья! За что же они пострадали?
— Нет, вы подумайте: ночью, когда все спят!
— А вы знаете дорогу отсюда?
— Неужели вы думаете, что я наблюдала за дорогой? — конечно, нет. Знаю, что только ужасно далеко.
— Но ведь они нас не понесут.
Тихий смех. Вероника стонет.
— Ах, мой бедный мальчик! Смотрите: они и его заставили сесть спиной. Я пойду к нему.
— Да подождите же, Вероника: не уйдет от вас ваш мальчик. Нам надо поговорить.
Прозерпина. А я думаю, не все ли равно, какие мужья, те или эти. И те хороши и другие хороши. Ведь я знаю, что от меня первым делом потребуют, чтобы я приготовила горячую похлебку. И мне даже нравится, что муж будет новый: тому уже надоело мое меню, а этот ротозей будет рад.
Клеопатра. Это цинизм, Прозерпина! Нас осудит история.
— Ах, много понимает история в наших делах. И тут у них очень недурно.
Клеопатра. Вы ужасны, Прозерпина!.. Ах, если б они нас подслушали! Но вот мой план, дорогие подруги: кончено, мы немедленно уйдем домой к нашим дорогим, покойным мужьям. Но идти далеко, мы так устали…
— У меня совершенно расстроены нервы!
— Никакое здоровье этого не выдержит. Вдруг среди ночи взбудоражить весь дом…
Клеопатра. Останемся здесь дня на два и отдохнем — ведь это ни к чему нас не обязывает? А они будут так рады и, видя наш веселый и кроткий нрав, легче расстанутся с нами. Признаюсь, мне моего было несколько жаль: с его носом делается что-то ужасное!
— Но только на два дня!
— Я думаю, и одного будет достаточно. Мы немного погуляем… Идите скорее, Клеопатра, они, кажется, уже заснули.
Клеопатра. Сударь!
Сципион (не оборачиваясь). Что угодно?
— Подите-ка на минутку.
— К вашим услугам.
— Мы решили воспользоваться вашим великодушным предложением и немедленно уходим. Вы не сердитесь?
— Нет.
— Но раньше мы хотели бы немного отдохнуть. Вы позволите пробыть нам здесь день или два? Пока мы оправимся? У вас очень красивая местность.
Все римляне разом поворачиваются и вскакивают на ноги.
Сципион (в экстазе). Дорогая сударыня, да что местность! Да что — о, Юпитер! Сударыня, клянусь Геркулесом! Клянусь Венерой! Клянусь Вакхом! Сударыня, будь я трижды анафема, если… Клянусь Афродитой! Господа древние римляне! На абордаж!!
Клеопатра. Мы пойдем немного погулять, не правда ли?
— Сударыня!.. Господа древние римляне! Шагом марш! Соблюдать очередь! Правой, левой! Ряды вздвой!
Подхватывает Клеопатру под руку и волочит ее в горы. За ним по команде, подхватив каждый свою сабинянку, гордо маршируют остальные.
— Левая, правая, левая, правая! Раз, два, раз, два!
Мечется по сцене один Павел-Эмилий, жалобно восклицая:
— Где же она? Господа древние римляне, погодите! Я потерял ее! Где же она?
Вероника стоит, скромно опустив глаза, как невеста. Павел сослепу налетает на нее.
— Виноват! Сударыня, вы не видали ее?
— Глупый!
— Я?
— Да! Ты — глупый.
— Да за что же вы ругаетесь?
— Ругаюсь? О… глупый! Разве ты не видишь? О дорогой мой мальчик — я тридцать лет ждала тебя. На — возьми.
— Что?
— Меня! Ведь это я — она. О глупый!
— Вы? Нет, не вы.
— Нет, я.
— Нет, не вы.
Садится на пол и плачет.
Вероника. Слушай, мы остались здесь одни — мне стыдно. Идем.
— Это не вы.
— А я тебе говорю, что это я, черт возьми! Скажите пожалуйста: тот твердит тридцать лет, что это не я, этот молокосос — тоже! Руку!
Павел (воет, с ужасом). Это не вы! Ай, ай, ай, спасите! Она меня по-хи-ща-ет!
Занавес
До последней степени мрачная картина, изображающая печальное положение ограбленных мужей. Очень возможно, что идет дождь, свистит ветер, и черные тучи закрывают небо, но очень возможно, что все это только кажется. Ужасно! (Было бы желательно показать в самом пейзаже, что мужьям хочется выть от тоски.)
При открытии занавеса расположение действующих лиц таково: по бокам, в две симметричные группы, часть сабинян занимается гимнастикой. Вторя движениям рук, они шепчут сосредоточенно: «пятнадцать минут ежедневного упражнения — и вы будете совершенно здоровы». Посередине, на длинной скамейке рядом сидят мужья, имеющие детей, к каждый держит на руках младенца. Головы уныло склонены набок, вся поза выражает стилизованное отчаяние. Ужасно! Долгое время только и слышен зловещий шепот: «пятнадцать минут ежедневного упражнения — и вы…»
Входит Анк Марций, издали показывая письмо.
Марций. Адрес, господа сабиняне! Получен адрес наших жен! Адрес, господа, адрес!
Тихие голоса:
— Слушайте! Слушайте! Адрес, получен адрес!
Анк Марций быстро вынимает из кармана колокольчик и звонит.
— Тише! Тише!
Марций. Господа сабиняне! История не упрекнет нас ни в медлительности, ни в нерешительности. Ни медлительность, ни нерешительность не присущи характеру сабинян, буйный, стремительный нрав которых едва сдерживается плотинами благоразумия и опыта. Вспомните, ограбленные мужья, куда бросились мы в то достопамятное утро, которое наступило за той достопамятной ночью, когда эти разбойники гнусно похитили наших несчастных жен? Вспомните, сабиняне, куда несли нас резвые ноги, пожирая пространство, уничтожая случайные препятствия и грохотом своим наполняя страну? Да вспомните же, господа!