Франсуа исподлобья смотрит на нее; молча поворачивается и выходит, сильно горбясь: есть волчье в его походке.
Жанна (снова усаживая ее). Сядь, девочка моя милая. Он также не знает.
Девушка (печально). Я спрашиваю, а они молчат.
Эмиль Грелье, Вероятно, она спрашивает и трупы, которые лежат на полях и в канавах, как пройти ей к Лонуа.
Жанна. На руках и одежде ее была кровь. Она ходит ночью. Отдохни, моя девочка, вот я обниму тебя, и тебе будет хорошо и спокойно. Деточка моя!
Девушка (тихо). Скажи, как пройти мне к Лонуа?
Жанна. Да, да, пойдем. Эмиль, я пройду с ней в мою комнату, там она спокойнее. Идем, моя милая, вот я обниму тебя. Идем.
Выходят обе; вместе с ними и остальные женщины. Эмиль Грелье и Пьер одни.
Эмиль Грелье. Какое-то Лонуа! Какое-то тихое местечко, которого никто не замечал, дома, — деревья и цветы. Где оно теперь? Кто знает к нему дорогу, Пьер, — это душа нашего народа бродит среди ночи и спрашивает трупы, как пройти ей к Лонуа! Пьер, я больше не могу! Меня душат ненависть и гнев. О, плачь, народ германский, — горька будет участь твоих детей, страшен будет твой позор перед судом свободных народов!
Занавес
Ночь. В глубине направо темный силуэт виллы Эмиля Грелье, ее характерный угол. Ближе, среди деревьев, небольшая привратницкая, завитая плющом; в окне тусклый свет. У чугунной ограды, за которой даль, собрались испуганные женщины и смотрят на далекий пожар. Кровавое, беспокойное зарево охватывает почти все небо, и только в зените небо темнеет по-ночному. Отсветы зарева падают на предметы и людей; дают жуткие отражения в зеркальных стеклах немой и темной виллы. Голоса звучат сдержанно и робко; частые паузы и продолжительные вздохи.
Женщин три.
Генриетта. Боже мой, Боже мой, как это ужасно! Горит и горит, и нет конца огню.
Вторая женщина. Вчера горело дальше и там, а сегодня ближе. Оно становится ближе, о Господи!
Генриетта. Горит и горит, и нет этому конца. Сегодня днем солнце было как в тумане.
Вторая женщина. Все горит, а солнце гаснет. Теперь ночью светлее, чем днем.
Сильвина. Мне страшно!
Генриетта. Молчи! Молчи, Сильвина. Молчание.
Вторая женщина. И ничего не слышно. Что там горит такое? Если закрыть глаза, то можно подумать, что ничего и нет. Так тихо! — Даже собаки не лают.
Генриетта. А я и с закрытыми Глазами все вижу это. — Смотрите, как будто бы сильнее!
Сильвина. Ой, мне страшно!
Вторая женщина. Где это может гореть?
Генриетта. Не знаю. Горит и горит, и нет этому конца. Может быть, там уже все погибли. Может быть, там делается что-то такое ужасное, а мы смотрим и ничего не знаем.
Тихо подходит четвертая женщина.
Четвертая женщина. Здравствуйте.
Сильвина (сдержанно). Ой!
Генриетта. Ой, вы нас напугали. Здравствуйте, соседка.
Четвертая женщина. Здравствуйте, мадам Генриетта. Ничего, что я пришла, очень страшно дома. Я так и догадалась, что вы не спите и смотрите. От вас хорошо видно. Вы не знаете, где это горит?
Вторая женщина. Нет. И ничего не слышно, какая тишина!
Генриетта. Горит и горит. — Про вашего мужа ничего не слыхали?
Четвертая женщина. Нет, ничего. Я уж и плакать перестала.
Генриетта. А с кем же сейчас ваши дети?
Четвертая женщина. Одни. Они спят. Это правда, я слыхала, что мосье Пьера убили?
Генриетта (волнуясь). Вы подумайте: я не знаю. Я просто не понимаю, что это такое. Вы знаете, что в доме теперь никого, и мы боимся там спать…
Вторая женщина. Мы все трое спим здесь, в привратницкой.
Генриетта. Я и днем боюсь туда заглядывать: такой большой и такой пустой дом! И мужчин нет никого, ни одной души…
Четвертая женщина. Это правда, что Франсуа ушел стрелять пруссаков? Я так слыхала.
Генриетта. Может быть, все говорят, но мы не знаем. Он скрылся тихо, как мышь.
Четвертая женщина. Его повесят, таких вешают пруссаки.
Генриетта. Постойте, постойте — и вот сегодня из сада я слышу, что телефон в доме звонит, и, вероятно, уже давно. Я так испугалась, а потом все-таки пошла… И вы подумайте! Кто-то говорит: мосье Пьер убит!
Вторая женщина. И больше ничего?
Генриетта. И больше ничего, ни слова! И все замолчало, и мне стало так страшно и нехорошо, что я едва выбежала. Теперь я ни за что не войду туда!
Четвертая женщина. А чей голос?
Вторая женщина. Мадам Генриетта говорит, что голос совсем незнакомый.
Генриетта. Да, незнакомый.
Четвертая женщина. Смотрите: окна в доме как будто светятся, там кто-то есть!
Сильвина. Ой, мне страшно. Я не могу!
Генриетта. Ну что вы, ну что вы! Там никого не может быть.
Вторая женщина. Это от зарева.
Четвертая женщина. А если там кто-нибудь опять звонит?
Генриетта. Ну что вы! Ночью!
Все прислушиваются. Тишина.
Вторая женщина. Что будет с нами? Они идут сюда, и ничто не может их остановить.
Четвертая женщина. Я хотела бы скорее умереть. Когда умрешь, ничего не будешь слышать и видеть.
Генриетта. И так всю ночь: горит и горит. А днем опять не будет видно от дыма, и хлеб будет пахнуть гарью. Что там делается?
Четвертая женщина. И мосье Пьера убили.
Вторая женщина. Убили. Убили.
Сильвина. Не надо говорить. Боже мой, куда же мне уйти! Я не могу совсем, я этого не понимаю.