Том 5. Рассказы и пьесы 1914-1915 - Страница 96

Мацнев (потирая лоб). Да, одна душа — одна душа!

Нечаев. Одна ли душа, две ли — не в этом дело. Но в том дело, что был человек, который для святой человеческой дружбы не пожалел своей жизнишки поганой! Но был человек, который встал, вот так, перед всем миром (встает), и громко сказал: ничего не жалею для друга! Не богатству, Сева, не славе земной, не дрянной любвишке женской — дружбе, Сева, дружбе, дружбе…

Садится и тихо плачет.

Мацнев (обнимая его). Корней, милый ты…

Нечаев. Нет, ты скажи!..

Мацнев. Ну, конечно, вместе! Иваныч, брат ты мой родной!..

Нечаев (не поднимая головы). Не брат, а друг. Брат убил брата, а друг умрет вместе с другом. Всеволод — как прекрасна жизнь!

Мацнев. Прекрасна, Иваныч! Так прекрасна, что…

Молча сидят, обнявшись. Нечаев легко вздыхает, громко сморкается и встает.

Нечаев. Стоп. Сейчас наши придут. Сева, я сегодня петь буду.

Мацнев. Пой!

Нечаев. «На заре туманной юности всей душой любил я милую», — ах, Господи, до чего невыразимо хороша жизнь. Ну — стоп! Еще одно слово: Всеволод, давай кончим на этом месте в воспоминание вечера сегодняшнего… Ты не сердись на сентименты, но тебе ведь все равно…

Мацнев. Нет, не все равно. Давай здесь!

Нечаев. И еще, револьвер или поезд? Револьвер — один может случайно остаться, а потом надо повторять. Поезд, конечно, страшнее, но я думаю, что это не важно — не важно, Сева. А луна-то дура смотрит и ничего не понимает. Но красиво, все красиво, правда, Сева? Вот мы на шпалах сидели — старые шпалы, а тоже поезда по ним ходили… Совсем заболтался я, не слушай. Но только мы свяжемся. Наши идут!

Очень далеко голоса и треньканье гитары.

Да, идут. И Зоя идет — как смешно: Зоя!

Мацнев. Зачем связываться, Иваныч, можно просто взяться за руки.

Нечаев. Разбросает — невозможно! Разбросает! Эта штука, брат, как хватит! Нет, так вернее и ближе. Но это потом, потом, Сева!..

Мацнев. Что, Корешок?

Нечаев. Так, болтаю. Ты меня не слушай. — Ишь, как весело идут. Если бы сегодня я был в лагерях, я напился бы, честное слово!

Мацнев. А вот это зря.

Нечаев. И сам знаю, что зря, а все-таки напился бы. И Горбачеву дал бы по роже. Давно ищу подходящего случая.

Мацнев. Что это за Горбачев — я не знаю его?

Нечаев. Ты не знаешь. Так, дрянь одна. Ну его к черту, подождет, если хочет. (Встает на рельсы и кричит.) Компания! Ого-го!

Кто-то из идущих на мотив тирольского рожка отзывается: а-у! Нечаев повторяет громко: а-у-у! Постепенно все выходят с левой стороны. Говор.

Студент. А нас по мосту не пустили.

Гимназист. Я говорил, что сторож не пустит.

Коренев. А я говорю, что тут ходил. Не пустил оттого, что много народу. Еще бы, если ты будешь выть: царицей ми-и-ррр…

Катя (садясь на откос). Хоть на руках меня несите, дальше я не пойду. Столярова, плюхайся, матушка, тут так принято. Какой песок-то теплый, попробуй рукой. А?

Столярова. Да, совсем теплый!

Около них устраиваются на откосе Котельников и Василь Василич.

Надя. Не соскучились без нас?

Нечаев. Стосковался до последней степени, едва дожил. Садитесь.

Надя. Да и то ноги не держат.

Гимназист. Надо было низом идти.

Коренев. Вот осел! Тебе же говорят, что там нет проходу!

Студент. А что же вы не присядете, Зоя Николаевна?

Надя. Зоя, иди рядышком. Садись.

Зоя. Тут негде.

Мацнев (хочет встать). Вот место!

Зоя. Нет, сидите, сидите, пожалуйста, я устроилась. (Садится между ним и Надей.)

Котельников. Нечаев, отнимите у Василь Василича вашу гитару, он с ума всех свел. Василь Василич, да перестаньте, Христа ради!

Нечаев и студент стоят перед Зоей; оба гимназиста стоят на полотне.

Зоя. Вы отчего не пошли с нами? Было так красиво.

Нечаев. Да и здесь хорошо.

Надя. Корней Иваныч, я загадала, сколько мне прожить еще — знаете, сколько вышло? Еще сто двадцать!

Катя (издали кричит). А мне всего-то три годочка — на четвертом так с рельсы и сверзилась!

Студент. Но Зоя Николаевна сегодня в очень грустном настроении.

Зоя (сухо). Вам показалось. — Всеволод Николаевич, куда же вы? Я вас тесню?

Мацнев. Нет, я так. Засиделся.

Зоя. Посидите с нами!

Мацнев, не отвечая, как будто не слыхал, отходит в сторону, некоторое время стоит один, потом один же садится на откосе. Студент отходит к тем, где Катя.

Коренев (кричит). Надя! А мы послезавтра все на дачу!

Надя. И дядя?

Коренев. Он будет приезжать на праздники. Приезжайте с Севой.

Зоя (Нечаеву). У вас сегодня необыкновенное лицо… Отчего вы молчите и смотрите на меня? — Теперь вас не видно. — Вы молчите?

Нечаев. Это луна-с. Луна строит миражи и рожи.

Зоя. А какая я?

Нечаев. Вы? (Помолчав.) Вы — мираж. Сейчас вы есть, вас делает луна, а когда запоют петухи, вы рассыпетесь.

Зоя. Все рассыпется, когда запоют петухи.

Нечаев. Нет — не все!

Гимназист (Кореневу). А ты можешь подпустить поезд на три шага и только тогда отскочить?

Коренев. Могу. Сделаем?

Катя. А если вздумаете, я вам уши надеру!

Гимназист. Какая строгость!

Катя. А вот и строгость. Надечка, ты поезда боишься?

Надя. Нет, чего его бояться. А ты?

Катя. Ужасно, моченьки моей нет. Василь Василич, зачем вы мучаете бедное животное? Смехота!